Напротив пожилой торговки, застывшей перед покосившимся ящичком с разложенным на газетке укропом, остановился смурноватый полицейский — козырнул ей, сказал что-то негромко. Та покачала головой, укутанной в шерстяной платочек, засиженный вьющимися повсюду снежинками, и принялась убирать в сумочку свой неходкий товарец.
Неподалеку оказались двое, девушка и парень, похоже уже студенты. Они, словно сговорившись, синхронно достали из карманов телефоны, направили объективы на единую цель, включили запись — и парень спросил:
— Гражданин полицейский! За что вы ее терзаете? Разве она преступница?! Диктатор и олигархи гробят народы на войне — миллиарды из бюджета выкачивают, города мирные до основания рушат, а вы невиновных…
Рядом начали останавливаться и другие прохожие — и в их руках засветились экраны.
— Торговля у входа в метро запрещена! — перебил парня служака и властно оглядел всех собравшихся. — Пожалуйста, разойдитесь! Немедленно!
— А почему вы вон ту торговку не прогнали, с войлочными стельками? — спросила девушка, указывая на дородную тетку в потертой мутоновой шубе, примерзшую к тротуару у своего ящичка, покрытого разноразмерными серо-шерстяными следами.
— Так то обычные стельки!.. А это — укроп! — полицейский вскинул вверх тугой кулак и пригрозил кому-то ужасно далекому: — Укропище, мать его!..
Его взгляд — разъяренный и безжалостный — вернулся к побледневшим лицам:
— Разницу понимать надо, граждане! Ведь не в детском саду живем, люди-то взрослые!
Он недоуменно пожал дюжими плечами, взял согбенную зеленщицу под локоток и повел в участок, осторожно перешагивая через чуть припорошенные, скользкие, застывшие на ночном морозце лужицы.
Все собравшиеся погасили телефоны, разложили их по карманам, по сумочкам, и отправились по привычно-спешным делам — бодренько и молчаливо, каждый своей неизбывной дорожкой.
3 февраля 2024