Мороз, снег, яркое солнце. Оля замерла на горке, не решаясь скатиться.
Друзья уже внизу, звали ее.
Подумала: «Нет, не поеду! Расшибусь! Разобью нос в кровь — буду плакать! Не поеду!».
Друзья смеялись, махали пестрыми шерстяными рукавицами.
Тот, который ей нравился больше всех, громко-громко свистнул.
Она оттолкнулась — сани перевалили через край горки и устремились по ледяному спуску.
«Быстро как! Страшно! Даже дышать тяжело...»
Полозья наткнулись на ледяную кочку у края сугроба — сани вылетели из-под нее и она упала лицом в рыхлый снег.
«Так и знала!»
Попробовала встать, но ручки ушли глубоко в сугроб.
Темно, холодно.
Стала задыхаться.
Распахнула глаза от страха — снега уже нет.
Но темнота осталась.
«Где я?»
Запах. Сильный запах подгнивающего мяса. Ветра нет.
И снега больше нет — холодный металлический пол.
Она взмахнула над головой — и ушибла руку об обледеневшую тушу.
«Да, это холодильник. Я в ресторане, в «Горке», в "холодном" цеху».
Она вспомнила, что уже была в нем однажды, когда работала официанткой.
Поднялась на ноги. Дернула дверь — не поддается. Нащупала выключатель.
При свете — на полу кровяное пятно. Как раз там, где лежала.
Боль в центре груди — рана.
В глазах стало темнеть. Подкатила тошнота.
Нажала на ручку и навалилась на дверь плечом, пнула изо всех сил.
Примерзшая дверь холодильника поддалась и распахнулась в "холодный" цех.
Она вышла в главный зал, присела за ближайший столик, уронила голову на руки и потеряла сознание.
* * *
— С добрым утречком!
Олег проснулся.
В комнату зашел высокий худой бородач в белом халате. С подносом. На нем стаканчик с напитком и блюдечко с пирожным.
— Привет! А вы кто?
— Я Игорь, ваш лечащий врач. Я вытащил вас из Фонтанки тяжело раненым, а потом привез сюда, к себе на дачу, и сделал вам операцию. Подкрепитесь пока, наверное проголодались. Пирожное, к сожалению, из больничного буфета. Ужин будет немного позже.
Врач поставил поднос на тумбу перед постелью.
— Кушайте. Приятного аппетита.
— Спасибо.
Олег взял пирожное, но откусить от обсыпанного орешками окаменевшего «колечка» не получилось.
— Похоже это не испекаемое...
— А ископаемое? — продолжил врач.
— Да, да! Так говорила… одна моя знакомая…
— Ольга?
— Вы были знакомы?
— Были? Я уверен, что мы дружим до сих пор. Она в соседней комнате.
— Жива!
— После операции, я инсценировал ее побег из больницы и незаметно перевез сюда. Похоже, вам угрожают одни и те же люди?
— Да.
— Это...
— Гайкин и его банда.
— Совершенно верно. Вам обоим повезло. Вы встретили союзника в моем лице. Я сейчас вернусь.
Врач вышел.
Олег посмотрел в окно — решеток не было. Бросился открывать запор...
В комнату вошла Ольга, за ней Игорь.
— Ты живой!
Она поцеловала его в губы, сквозь щель между бинтами.
* * *
Они сидели в уютной гостиной. Пламя камина играло в бокалах с коньяком.
— Я видел как твое тело заносят в заднюю дверь ресторана. Думал тебя уничтожили в «Саркофаге».
— Я была ранена. Они бросили меня в холодильник.
— Что такое «Саркофаг»? — спросил Игорь.
— Компактный гранулятор, — ответил Олег. — Для уничтожения трупов. Делает из них гранулы.
— Он похож на холодильник?
— Не отличить. Только на дверце триколор и двуглавый цыпленок табака.
— Надо же! Я загорал на Петропавловке, когда «Саркофаг» прибило к пляжу... Так вот куда пропали мои сосиски!.. Хорошо, что я его не выкинул, а перетащил в подвал.
Игорь допил коньяк.
— Я хочу предложить вам обоим один вопрос. Можно?.. Как вы относитесь к Гайкину? Ведь вы здесь по его милости, не так ли?
— Это убийца, психопат. Такой же опасный, как и весь круг его знакомых. Он пытался ухаживать за мной. Умом не блещет. Пошляк, зануда и хам.
— Ольга права. Таких, как он, обычно называют одним словом: нелюдь.
— Через неделю, он будет выступать на партийном митинге, на Дворцовой. Я хочу попросить вас помочь мне его... арестовать. И не смотрите на меня так — я думаю, что сделать это вполне возможно, при помощи моего изобретения. Это новый газ. Создан для глубокого наркоза. На площадь его доставит пушечный снаряд, как раз в том количестве, чтобы мгновенно усыпить все живое в радиусе двух километров.
— А где же пушка для снаряда? — спросила Ольга. — На Петропавловке? Та, что в полдень стреляет?
— Увы, у нее небольшой калибр. Хотя место для выстрела превосходное. Подходящий ствол поблизости только у «Авроры».
— Что потребуется от нас? — спросил Олег.
— Ты поможешь мне доставить на корабль два снаряда — «усыпитель» и «пробудитель». Сделаем это ночью. Останешься на борту до утра, укроешься в спасательной шлюпке. Потом, во время митинга, выстрелишь пару раз, по моему сигналу. Вот и все.
— Но ведь крейсер стоит под охраной...
— Совершенно верно. Но сейчас не об этом — мы подошли к вопросу о твоем здоровье. Выстрел Гайкина вышиб твой глаз и снес часть черепа. Повезло — мозг не пострадал. Если захочешь, я вживлю тебе новый глаз. Он позволит видеть гораздо лучше прежнего — я создал этот прибор для проведения операций по микрохирургии. Кроме того, он невероятно раздвигает горизонт и может подвергать гипнозу, практически мгновенно.
Игорь вынул из папки несколько эскизов и передал их Олегу.
Ольга тоже взглянула на работы.
— Мне нравится. Стильно. Соглашайся, Олежик. Будешь круче, чем тот мужик в «Терминаторе».
— А разве у меня есть выбор?
* * *
Ночь они провели на пушистом паласе в уютной спальне доктора, пока тот колдовал с пробирками в своей лаборатории на чердаке. После того, как они разомкнулись, между ними возник обезьяний череп — мраморная пепельница, в которую они стряхивали пепел от травки, найденной в кухонном шкафчике.
— Будет досадно, если какое-нибудь из его изобретений не сработает — или газ или глаз.
Ольга поперхнулась дымом от смеха.
— Думаешь он спас нас, чтобы благополучно угробить?
— Он спас только наши жизни, а теперь думает о нашей свободе. Она достанется или нам, или Гайкину.
— Если его будут судить здесь, то оправдают: все преступления общество совершало вместе с ним. Гайкин лишь выражение тех идей, которыми оно пропитано.
— В том то и дело, что общество обязано вынести приговор себе. И будет прецедент: здесь еще никогда не судили тиранов. Все последующие так или иначе будут вспоминать его участь. И осудить нужно не только его, но и всю партийную и думскую верхушку.
— Скорее всего, Гайкин станет вечным пленником этой дачи.
— У большинства граждан перспектива ничуть не лучше. Мы должны использовать этот шанс.
* * *
Дворцовая была забита партийцами до отказа. Их подвозили на автобусах, раскрашенных в цвета национального флага. На рукавах форменных курток алели повязки с головой белого медведя.
Сцену у Зимнего дворца украшали трехцветные связки воздушных шариков.
Как только Гайкин поднялся на трибуну, все зааплодировали. Он помахивал рукой, поворачиваясь флюгером во все стороны.
Национальный гимн отыграл, и Гайкина понесло. На площадь повалилось: «Дорогие россияне!», «необходимо отметить», «могу добавить следующее», «принимая непростое решение», «возвращаясь к вышесказанному», «внимательно рассматривая имеющуюся проблему в данном разрезе»... В особо патетических местах речи, он рассекал воздух кулаком. И даже звучно сплюнул в сторону воображаемого заокеанского врага. Но, не смотря на его старания, на площади стали позёвывать.
Игорь дожидался именно этого момента.
Он никаких подозрений не вызвал — был известен среди собравшихся как прекрасный хирург и добрый волшебник, способный оживить даже подсохшую болотную тину.
Он набрал номер и негромко сказал в сотовый: «Пли!», а потом натянул респиратор.
Второй раз он скомандовал, когда усыпленный Гайкин был привязан к носилкам «скорой», а Ольга выжимала газ, направляя ее в сторону дачи.
Гайкин отреагировал на «пробудитель» странно: его глаза открылись, выпучились, налились кровью, а из оскаленного рта послышалось глухое угрожающее рычание.
Игорь положил пальцы на его запястье.
— Пульса нет! Он не дышит!
Ольга отпрянула в сторону.
— Он стал зомби?
— Хрен его знает! Бежим в подвал, за «Саркофагом»! Пока Гайкин веревки не перегрыз.
* * *
«Матвеевна, твою ж мать! А что к тебе в салон всякая пьянь лезет, заблёванная?» — крикнул кондукторше водитель автобуса.
Пожилая кондукторша засуетилась, подскочила к дверям и принялась охаживать билетной сумочкой двух молодчиков в ободранной партийной форме, залитой кровью.
Одному она вышибла глаз, но тот будто не почувствовал, даже не вскрикнул от боли. Получив пинок, он так же молча растянулся на асфальте остановки.
«Молодец, Матвеевна! Херачь их, к чертовой матери!» — подзадоривал ее водитель.
Другой партиец уже протиснулся в салон, но кондукторша крепко стиснула его ухо стальными коронками, схватила одной рукой за воротник, другой — за штаны, и вышвырнула на остановку.
Водитель закрыл дверь, и автобус, пованивая густым чернильным выхлопом, продолжил маршрут.
* * *
На будку дежурной, прилепившуюся к основанию эскалатора, надвигалась темнота: пассажиры ползли вниз по балюстраде, сшибая фонари между эскалаторами; летели кубарем по ступенькам.
Она остановила эскалаторы — на них сплелись в кровавые клубки тела упавших.
С искаженными ненавистью лицами, здоровяки в партийной форме впивались в шеи живых, прокусывали их и наслаждались потоками свежей крови.
От пронзительного визга и воплей жертв, она не слышала собственный голос, когда кричала в сотовый: «Сыночек, прощай! Скоро твоей мамы не станет! На Ленке с пятого подъезда не женись: она, паскуда, уже со всем районом перетрахалась! У дворника Нияза за палёный айфон отсасывала! И хватит бухать — иди на завод работать!»
Она попыталась выкрикнуть еще что-то, но не успела: после того, как будка была снесена, ее череп раскололи о гранитный пол.
* * *
Машинист, хотел было закрыть двери вагонов и отправить состав, но услышал зуммер и снял трубку:
— Триста третий на связи!
Вызывал диспетчер:
— Михалыч, тормознись пока! У тебя «зацепер» на составе висит. Нервный какой-то — дежурную в шею норовил укусить, сволочь! Сейчас его менты снимут — вон, вон, уже бегут!
— Может мне помочь?
— Сиди, Михалыч, не дергайся! Без тебя управятся. Будет знать, как зубья раскрывать! Совсем оборзели! Зальют глаза — сразу в метро прутся! Настырные как мухи. Им что тут дерьмом намазано?
Михалыч глянул в зеркальце, на перрон: один полицейский наступил распластанному по платформе мужичку сапогом на шею, а другой заматывал его руки за спиной скотчем.
Когда они потащили арестованного по платформе, оставляя на ней широкие кровяные полосы, он спросил:
— Ну что, ехать можно?
— А то как же! Давай, Михалыч, трогай!
«Добуха́лся!» — подумала дежурная, глядя на безвольные ноги «зацепера», волочащиеся по отполированному граниту. — «Ну и народ! Им хоть кол на голове теши — всё синячат, синячат, синячат!»
Она покачала головой и вернулась в свою будочку на перроне.
К краю перрона подошла длинноволосая девчушка в сильно измятой, затрепанной одежде, с партийной повязкой на рукаве, и уставилась вслед составу, с гулом скрывавшемуся в тоннеле.
Вокруг ее шеи, смертельным ожерельем, были кокетливо обмотаны кишки. Миниатюрный ротик и даже кончик носика были измазаны свежей кровью. Из ярко-васильковых глазок выплескивалась свирепость. Кулачки были крепко сжаты, в одном — окровавленный обломок турникета.
К ней присоединились трое здоровяков в ободранной партийной форме — уперлись взглядом в грохочущее черное жерло.
Дежурная приоткрыла дверь кабинки, крикнула им: «Эй, мужики! К краю платформы не подходите! Вы чё, не слышите? Тупые?! Я к кому обращаюсь, дебилы?! К дяде Пушкина?!»
07 марта 2021 г.