— Эх, Алинка!.. Стишата твои, конечно, дерьмо — унылое, удушливое, ползучее… Постмодерн галимый!.. Но телка ты — обалденная, особенно если раком пердолить!
Комаревич застегнул ватные штаны, прикурил от свечного огарка, запустил сизое колечко дыма к заплесневевшим доскам потолка и продолжил:
— На хрена ты здесь дурочку включала, Петухловская?.. Россия, впердия, рёво-хрю-ция!.. Куражилась бы вовсю на Багамах, тащилась бы там от какого-нибудь Гарри Поца…
— Портера, господа! — вставил тощий старик, разлепив один глаз (а другим находясь еще во сне или уже в запредельном). Он лежал на трех гнилых ящиках, недавно освободившихся от сидельцев. — Портера хорошо бы! Тепленького, шестерочку!
Петухловская одернула на заду линялую телогреечку и лихо подбоченилась.
— Мужики, кому еще дать? Пока я добрая, а? Налетай! Другого раза не будет!
Игравшие в темном углу в подкидного на миг застыли, а потом зашлёпали размалеванными газетными листочками с прежним остервенением.
Комаревич достал из-под своего ящика треснувшую, скрепленную скотчем балалайку и принялся подкручивать обвисшие струны.
— А вон, Глебыч вроде очухался! Ему дай, вместо портера!
Старик поскреб щетинистый подбородок, сивую шею. Нахмурился.
— Нет уж, граждане! Лично я — пас! Надо о вечном подумать, пока время есть… Опять море мне снилось… Крым… Алушта, Коктебель, Массандра… мадера, мускат, херес… портвейн там — гениальнейший!.. Только не бренчи, Андрюха! Не надо «За тех, кто в море»! И без того тошно…
Дверца в барак распахнулась — на пороге поигрывал связкой ключей ражий детина, подстриженный под горшок, в валенках и в тулупе. На кудлатом воротнике извивался глистом засаленный колорадский бантик.
— Надзоров! На выход! Гильотинироваться. Петухловской приготовиться!
Струна на балалайке лопнула.
— Опаньки! Не осталось тебе, Глебыч, времени на вечное…
Старик приподнялся на локте, подмигнул конвоиру.
— Вы хоть смазали ее, черти?!
Детина осклабился засмоленными гнилушками.
— А как же! Для тебя, Глебыч, даже постарались — лезвие сухой ветошью полирнули. По блату!
По бараку понесло луком и перегаром.
Старик всунул босые ноги в потертые кирзовые сапоги, запахнул куцый ватник и подпоясался бечевой.
— Ну пойдем, раз такое дело! Окургужусь.
Они не спеша перекрестились и вышли. На дверце клацнул замок.
Через пару минут, во дворе ругань, крики.
Тишина.
И опять — шлепки карт в темном углу.
Алина оторвала глаза от сквозящей щели, подсела к колченогому столику; но выпить самогон не смогла — поперхнулась, выронила стаканчик.
— Мужики, там того… это самое… Глебыча топориком тюкнули! Как курицу!.. Не заладилось у них с механизмом… Бухие!
17 января 2022 г.