Класс резко замолк. Вошедшая Анна Антоновна нервно теребила сердцеобразную гранатовую брошь, стягивавшую мохеровую кофточку на вздымавшемся бюсте. На первых партах было заметно как из-под ее вороного парика — всегда гладко прилизанного, а теперь необычайно штормистого — на лоб выкатилась капелька пота, пробив в слое пудры поблескивавшее змеевидное руслице.
Вдруг прошибло и саму классную наставницу, обдало всех свирепым нутряным жаром, догромыхало и до беззаботных последних парт:
— Седьмой «А», встаньте!!!
Класс не шелохнулся.
— Встать!!! Кому говорят?!!
Ученики побросали авторучки, попрятали телефоны, нехотя поднялись из-за парт и выстроились в проходах.
— После обеда, возле директорского кабинета, проходил только ваш класс. Кто накарябал на стене мерзость?! Отвечайте! Немедленно!.. Из-за вас, дорогие мои, мне Иван Иванович выволочку устроил!
Класс молчал. Анна Антоновна оставила в покое брошь и схватила со стола указку.
— Все ясно! Коллективный сговор! Покрываете матерое хулиганство! Выгораживаете будущего предателя родины — фашиста, который при первой же трудности сбежит на проклятый Запад! — она ткнула указкой в сторону окна, желая пронзить противника.
Насмерть перепуганная парочка сизарей сорвалась с подоконника в иссиня-светлое расступившееся небо.
— Директор, когда вводил меня в курс дела, даже заикался от негодования! — Анна Антоновна подняла взгляд из-под локонов парика к портрету президента — к выцветшей физиономии плюгавого старца, возвышавшейся над классной доской. Вгляделась в извергающие ненависть бойницы его зрачков. Отшатнулась. Сверкнув алым маникюром, спешно перекрестила воздух над брошью.
— А ведь наш Иван Иванович пожилой человек! Неужели вы хотите довести его до инфаркта?!!
Ученики замотали головами.
— Как же без него наша школа работать будет?! Как мы все дальше жить будем?!!
В ответ лишь пожали плечами.
— Вы же все фашистами станете! Начнете с гей-парадов, а закончите терактами!
Анна Антоновна сглотнула слезу и требовательно щелкнула по столу указкой.
— Вихров! Выйди к доске!
Она щелкнула еще раз.
— Живее!!
У доски, неторопливо ощупывая в кармане пачку сигарет, появился невыспавшийся переросток в тропически-ярком нейлоне и смертельно разбитых бутсах.
— А почему сразу я?!
— Руки вынь из карманов!.. Ты единственный из всего класса, у кого в табеле, второй год подряд, поведение «неуд»! К тому же, в прошлом учебном году, ты написал «козел» на двери спортзала. Объясни нам, зачем ты это сделал?!
— У меня физрук курево отнял! Пачку, почти полную!
— Это мы уже знаем. О сегодняшнем происшествии расскажи! С какой целью ты испоганил стену у директорского кабинета?! В последний день перед каникулами! — Анна Антоновна отвесила нижайший театральный поклон: — Спасибо тебе!
— Я не поганил! На крыльце курил. И вообще, я даже не в курсе, что там написано!
— Не надейся, что я буду произносить это слово в классе!.. Первая буква «С», последняя «А»!
— Не-не! Точно не я! У меня к вашему Иван Иванычу пока нет претензий.
— Ты, Вихров, хамом вырастешь! Точно! Если бы ты знал, как мне жаль твоих родителей!
— А мне жаль вас!
— Ну что ж, класс! Раз наш Вихров не желает признаваться в содеянном, придется вам самим исправить его проступок. Сейчас, вместо урока истории, мы берем все, что нужно, и идем отмывать стену. Все вместе! Домой никто не уходит, пока стена не будет сиять!
Набрали два ведра горячей воды, вооружились губками, тряпками, и молча отправились отбывать повинность. По школьной лестнице поднимались медленно, тяжело дыша, будто карабкались на ледяную вершину заоблачной скалы…
Но, оказавшись возле злополучной стены, класс искристо переглянулся и неожиданно, безудержно, во всю мощь расхохотался! Губки и тряпки взлетели к потолку, выпорхнули в распахнутые, пропеченные ликующим солнцем окна.
На молочно-глянцевой поверхности, обтекающей дубовый островок директорской двери, кричало начертанное наспех ярко-красной губной помадой: «СВОБОДА!»
Не смеялись только двое: растерявшаяся Анна Антоновна и Вихров. Он молча кипел: «Нашли из-за чего скандал устраивать! Свобода, свобода! Ерунда какая-то: свобода! Уж я бы написал, так написал! Не отмылись бы!»
17 марта 2024
Санкт-Петербург