Поезд выполз из утреннего тумана, доставив на перрон долгожданную волну запахов. Корпус электровоза, его двигатель и колеса, даже разогретые торможением рельсы пахли не менее аппетитно, чем маленькая привокзальная кондитерская, прежде пустая, а теперь источавшая ароматы экзотических сортов кофе, сливочных пирожных, румяных ром-баб, шоколадных плиток и свежайшей плетеной сдобы, густо усыпанной маком…
У витрины кондитерской — мальчик в кремовой кепочке, бело-голубой клетчатой рубашонке, в шортиках украшенных затейливыми кармашками и новеньких бежевых сандалиях. Электровоз подал резкий гудок. Мальчик, будто по его воле, оторвал взгляд от витрины и подошел к старинной дубовой двери, украшенной резными пшеничными колосьями. Казалось, что она открывает путь в прекрасное летнее утро — солнечное, свежее и вкусное.
— Эй, мальчик! Сюда нельзя! Закрыто на спецобслуживание!
Он огляделся — никого не было. Но вдруг дверь кондитерской заслонил полицейский, вынырнувший из темной ниши в стене.
— Я только посмотреть, дяденька! Хоть через стекло! На минуточку!
— Давай, давай, уходи! Нечего здесь крутиться! Сейчас гости важные придут. Видишь, поезд стоит?
— Так ведь на перроне пока нет никого! Как только они появятся, я сразу уйду. Клянусь! — он хлопнул себя по груди кулачком. — Вы мне знак подайте, а я мигом! Свистните, например, потихонечку или кашляните.
— Еще чего! Я здесь, между прочим, за порядком смотрю…
— Ну пожалуйста!.. А я вам дедушкины часы подарю!
— Ну зачем мне хлам нужен? Кыш отсюда!..
— Часы хорошие, не хлам: на настоящем кожаном ремешке и ходят точно. Дед их из Швейцарии привез, из отпуска.
— Послушай, малец, меня же уволят из-за тебя!
— Не уволят, не уволят, не бойтесь! Никому не скажу! Клянусь!
— Покажи.
— Вот. Они с руки сваливаются, в кармане ношу. Кожа толстая в ремешке, крокодилья, мне дырочку не прокрутить никак. Померяйте, может вам подойдут!
Мальчик вынул из кармана шортиков часы и отдал полицейскому. Тот посмотрел на них — сначала с усмешкой, но потом с уважением.
— Солидная вещь! И не жалко?
— А мне спешить некуда, к чему они? Только место занимают. Берите!
Полицейский посмотрел на них, вздохнул.
— Нет. Такие к моей форме не подойдут. Тут генеральская форма нужна… А я… Забирай!
Он вернул мальчику часы. Подумал. Сказал вполголоса:
— Ладно, смотри. Я тебе кашляну, как гости на перроне появятся. А ты в подворотню быстро беги, в тень прячься. Понятно?
— Ага!
Мальчик встал на цыпочки, прислонился носиком к витрине, прикрыл по бокам глазки ладошками, чтобы не мешал свет, и застыл в восхищении.
На платформу из поезда стали выходить люди. Пока эти фигурки были крошечными, полицейский лишь нервно покачивался с носков на пятки. Но когда из массы пассажиров сформировалась небольшая группа мужчин в представительных костюмах, а потом они тронулись вдоль по перрону, в сопровождении полиции, он кашлянул и добавил негромко:
— Беги же, ну!
Мальчишка сорвался, но помчался не к подворотне, а прямо на долгожданных гостей, бросился к тому, кто в центре, к самому важному господину, закричал:
— Дед, а дед! Любимый! Сделай того полицейского генералом, пожалуйста! Твои старые часы к его форме не подходят!
— А ты почему один? Опять от мамы сбежал?
— Она в вестибюле осталась, за оцеплением: сказала, что не хочет быть белой вороной.
Очень важный господин подошел к булочной, держа сияющего от восторга внука за руку, взглянул на вытянувшегося в струнку полицейского очень пристально: «Генералом, говоришь? Можно и генералом!».
Он приподнял рукав пиджака, блеснув драгоценной запонкой на манжете рубашки, снял часы и передал их полицейскому: «Носи на здоровье! Эти к твоей новой форме, к генеральской, лучше подойдут!».
20 мая 2019 г.