Строгая молитвенная тишина была оборвана стуком в дверь. Трое, стоявшие на коленях, переглянулись. Мальчишка, с бледным лицом, густо усыпанным веснушками, юркнул с печи вниз, задул лампаду и задернул черной бархатной шторкой старинный иконостас.
«Вовка, ты что?! Свои стучат — не слышишь?» — поднялась с колен его мать, разобрав условный сигнал. — «Ты бы уроки лучше учил, шельмец, а не писюна наяривал!»
Конопатый схватил со стола кусок черствой булки и сиганул на печь.
Двое мужчин — сутулый старец и кудлатый здоровяк — сели за стол, развернули картонное поле и принялись расставлять шашки. «Елдачок потерпит-потерпит, да сбежит от нашего Вовки в город, в больничку!» — сказал седовласый, делая первый ход. «И придется ему всех шалавок языком ублажать! А потом в армию не возьмут, из-за мозолей!» — прибавил кудлатый, и они дружно загоготали.
Хозяйка отворила, и на пороге появилась ладная фигурка с заснеженной пышной косой и пронзительным кошачьим взглядом.
— Везут уже, тетя Настя! Везут к нам эту гадину! — объявила гостья, положив руку в узорчатой вязаной варежке на сочную грудь, выпиравшую через белый кроличий полушубок, — словно пытаясь унять дыхание. — Неужели на нашей площади этот срам поставят?!
— Ты же, Маня, не верующая, тебе какого хрена переживать? — спросил дед. — Как будто в нашем колхозе других забот нет!
— Во-первых, Егор Кузьмич, общим собранием было решено там Глебычу памятник поставить, чтобы он на нашу кроличью ферму кепкой показывал: в знак выдающихся достижений. А во-вторых…
Мария распахнула полушубок, зачерпнула из ведра колодезной воды и одним духом осушила ковшик.
В избе почувствовался тонкий аромат французских духов.
Дед пригладил усы, подумал: «Ай да Гребёнкина! Хороша, бестия!». Его сын закурил, пряча от всех улыбку. Однако внук, чуть не по пояс свесившись с печи, заорал:
— Во-вторых, достали вы уже всех со своим Глебычем! С каждого колхозного забора его заточка пялится! По всей ферме транспаранты с его высерами! В клубе, вместо танцев, теперь его лекции крутят! Шагу по селу не ступить, чтобы в его мудрость не вляпаться! Устроили себе культ личности!
— Может и есть некоторое преувеличение его роли в русской революции, — согласилась Мария, подводя губки у зеркала. — Но ставить посреди нашей площади бабку, с двухметровым кенгурячьим елдаком в руке… это, знаете ли… это уже…
— Херня полная! — заключил Егор Кузьмич.
Анастасия достала из печи благоухающий малиновый пирог и, выставляя чашки на стол, возразила:
— Но ведь Матвеевна в самом деле, во время восстания в столичной телестудии, и диктатору томатному, и тряпичному патриарху силиконовым самотыком по башке нагвоздячила! С него Прекрасная Россия Настоящего началась! И с обычной русской пенсионерки, простой уборщицы…
— Значит в Большой деревне ее воткнуть надо, в Кремле, у Лёхи Бутерброда под окнами! Чтобы помнил, кому своим президентством обязан! А в нашем Затупино этому блядству не место! — рассудил ее муж. — Я сам под нее динамит заложу, если до того дело дойдет! Пусть меня посадят, но вы — как люди жить будете!
* * *
Поздней ночью, полицейский отряд оцепил площадь и тягач выкатил на нее огромную платформу со статуей; подогнали кран. Пока рабочие, стараясь не шуметь, устанавливали гигантскую бабку на постамент, один из них, незаметно от всех, закладывал под нее пергаментные свертки…
Воскресное утро ворвалось в Затупино вместе со взрывом и свистом разлетающихся бронзовых и гранитных осколков. Двухметровым половым органом кенгуру была пробита крыша у здания сельсовета… Тошнотворно взвыли сирены…
Сельчане всполошились, приняв эти события за начало ядерной войны, стали суетливо прятаться по погребам и подвалам… Однако одно семейство почувствовало облегчение: Трушкины дружно перекрестились, натянули толстые ватные одеяла под подбородки и скоро уснули.
А Гребёнкина зевнула, перевернулась на другой бочок, закрыла глаза и подумала: «Надо на нашей площади кроличка поставить… вислоухого… из мерцающего черного гранита… на розовых мраморных ладонях… Как проснусь, сразу же эскиз набросаю».
5 мая 2022 г.