То лето в Мушанске выдалось особенно жарким, душным. Совсем невмоготу было.
«Мужчина! Возьмите яблочек! Витаминчики чистые, с нашим православным духом! На заре собирала, росой умытые! Силы вам придадут, бодрости!» — прокричал мне в спину немолодой женский голос со стороны остановки.
Разве мог я не подойти, не купить ведерко?
Она пересыпала его в мой пакет. Идти с ним в руках по жаре не хотелось — ладони взмокли от пота. А еще надо было зайти в банк, на почту… Яблоки оказались совсем некстати. Просто обуза какая-то!
Но что делать? Не смог отказать. Такой уж у меня характер!
Теперь хоть выкидывай!
На почте надо было несколько книг получить, через интернет заказанных. Не какие-нибудь брошюрки, а солидные труды, объемистые. По высшей математике. На английском, разумеется. На русском, интересующий меня раздел, как говориться, в зачаточном состоянии.
Такая нынче эпоха. О теории вероятности теперь лучше не знать ничего, либо помалкивать. Ведь иначе можно задуматься о самом невероятном. Например, о том, что ни бога, ни законов нет, все депутаты и правительство — идиоты, а президент — мафиози, убийца и казнокрад.
Но тут, будто мои мысли услышав, навстречу сосед идет. Я предложил:
— Угощайся, вкуснющие! Нынешний рассвет на ветках встречали.
Он заглянул в пакет.
— Красавицы какие! Где-то я их уже видел! Не так давно.
Он взял одно, к носу поднес. Принюхался.
— Ароматные!.. Но где-то я их…
— Да что ты заладил! Яблоки, как яблоки, здесь всюду такие.
— Нет, дружище, мой глаз не обманешь! Садовые здесь не такие. Впрочем, спасибо.
— Будь здоров!
А поздно вечером он разбудил меня, кричит мне в ухо из сотового:
— Представляешь, твои яблоки в маршрутке забыл!
— Водителя помнишь? Спроси на стоянке, наверно, ему передали.
— Ну да! Как будто я наш народец не знаю! Передадут они, пожалуй!
— Зря ты так о людях. Всё-таки христиане, православные…
— Не для религиозной дискуссии я звоню. Вспомнил, где эти яблочки видел!
— Забудь! Я сплю.
— Сейчас проснешься!
— Где?
— На кладбище, в Скоробеевке!
Я почти проснулся.
— Там что, магазин есть?
— Между могил яблони растут. Бабуля их там собирала, точно. Давай съездим, если не веришь. Я там памятник писал любопытный, неделю назад. Ангела мраморного. Сидит, как живой. Будто залетел на минутку.
— Откуда он там?
— Купеческий. Еще до революции поставили.
Стало мне любопытно. Согласился, поехали.
* * *
Проселок ярко освещала луна. От шоссе мы отошли довольно далеко, машину уже не видно.
Никогда бы не поверил, что кузнечики могут так громко трещать. Над обочиной застыл камыш — вблизи пересохшее болотце.
Только пробежавший вдалеке состав смог напомнить мне о существовании цивилизации.
Сразу почувствовал себя сидящим в уютном купе, перед стаканом крепкого чая, с книгой — с настоящей, бумажной, при свете ночника. Напротив попутчица — симпатичная девушка. Другие соседи уже спят.
Она — в спортивном костюме. Стройная. Шатенка?.. Скорее всего. Склонилась над планшетом. Наверное, играет. А я читаю… Генрика Ибсена?.. Нет, это не для ночного купе. Читаю Гофмана… или Лавкрафта… а может Эдгара По…
— Пришли! Дальше темно будет. Кладбище старое, заросло все. Дореволюционное.
Моя железнодорожная мечта оборвалась. Опять лунный свет, проселок. Кладбищенский забор. Возле него, в канаве, старые венки с выцветшими траурными лентами, оборванные лепестки… Мы подошли к распахнутой калитке, включили фонарики на смартфонах.
— Яблони где-то там, на старой половине, в глубине. Найдем сразу, по памятнику. Большой, белый. Ангел на краю утеса. Так хорошо сделан, будто вот-вот взлетит.
Но этого ангелочка не так-то просто было найти. Кладбище заросло все, ничего не видно: где сирень раскинулась, где акация, где бузина…
Наконец заметили мы его. Сидит. Как будто погрустил о судьбе покойного и вместе с его душой улетать собирается.
Я заметил стремянку под яблоней. Подошли поближе. Около нее корзинка с яблоками, почти полная. А хозяйки нет…
Но, чуть погодя, и она нашлась.
Посветил он на яблоню, попал старушке лучом в лицо, и я узнал ее.
— Она!
Кофточка расстегнута, из-под нее крестик сверкнул, как золотая росинка.
— Я же говорил тебе — отсюда яблочки! Мои глаза не обманешь. Художник все-таки.
Он взял яблоко из корзинки, повертел перед носом, прикрыл глаза на секунду, да назад положил.
Присели мы неподалеку, на скамейку у могилы. А у меня перед глазами она. Висит.
— Какое лицо у нее… спокойное.
— Смерть мгновенная — перелом шейных позвонков.
— Неужели нельзя было… без этого? Решить как-нибудь…
— Иногда чувства берут верх над разумом.
Мне вспомнился ее крестик.
— Думаешь, религия повлияла?
— Да что ты! Здесь ведь как: покаялся — и делу конец! Хоть всю жизнь воруй, пей, дурака валяй — все равно в рай попадешь! Только каяться успевай.
Он не спеша достал сигарету, прикурил. Посмаковал вкус первой затяжки.
— Совесть замучила. Обычная, человеческая.
— Вот так, внезапно? Ведь утром она была… жизнерадостна, что-ли?
— А разве совесть будет спрашивать, когда появляться, а когда нет? Приходит — и всё тут! И в дверь не постучится. Тогда от нее только одно спасение…
Он показал рукой в сторону той яблони, возле ангела.
— Утром мусора ее тело найдут, подберут корзиночку, — и никого из них совесть не замучит. Ведь не ко всем она приходит, не всем это чудо показывается.
— Да уж, избранница!
— Она перед смертью больше, чем все люди увидела, да поняла. Все в мире внутренним оком пронзила, все самые заветные тайны. Ты думаешь, легко бы ей с этим жилось потом? Смогла бы она остаться прежней и жить как раньше?
— Да, тут дело такое, что в психушку попадешь!
— Точно.
— Поехали домой, иначе не высплюсь.
* * *
Она протянула руку к яблоку, но сорвать не смогла — резануло в пояснице. Она даже тихонько охнула. Разогнулась, чтобы перевести дух. Осмотрелась по сторонам — красота! В лунном свете все живое, нездешнее. Как будто это театральные декорации, выстроенные специально для нее.
Вдруг ее накрыло волной яблоневого духа. Теплого, ароматного, родного. И спускаться вниз расхотелось.
«Вот так бы и осталась здесь, среди ветвей, навсегда… А кто сейчас помешает?»
Она все-таки спустилась со стремянки, но только для того, чтобы оставить внизу корзинку с яблоками. К ветвям вернулась с облегченной душой.
«Там, в городишке, мрак. Кругом нищета, сволочи, из-за копейки удавят. Год от года всё хуже и хуже, а я одна, совсем одна…»
Вспомнила мужа, молодость, все их мытарства в этом убогом городишке… И вдруг, громко вслух: «Ты подожди, милый! Я сейчас!»
Она вынула из кармана выгоревшую траурную ленту с осыпавшейся надписью «Помним и скорбим», подобранную на пути к яблоне, обмотала ее вокруг ветки, завязала узелок на шее, и шагнула вниз со стремянки.
29 января 2021 г.